Окруженные хлопком (окончание)
Dec. 21st, 2007 12:15 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
kisochka_yu Предыдущая часть
Примерно через час погоня вернулась ни с чем. Мужчины застали Порци уже переодетой в дорожное платье, тоже с кринолином, но поскромнее. На вопрос Чарльза, куда она собралась, Порци удивленно вскинула не него глаза:
- Разве Вы забыли, дорогой? Я условилась с тетушкой Салли, что приеду к ней на сегодня-завтра. Она обещала мне какую-то исключительную кружевную фату!
Чарльз, конечно же, совершенно не помнил ни о тетушке Салли, ни о предполагавшемся визите, но уточнять ничего не стал. К тетушке, так к тетушке, - подумал он и, слегка разочарованно, откланялся. Прочие джентльмены тоже быстро разъехались. Никто из них не удивился, что мисс Кольхаун, уезжая всего на один день, взяла с собой большой сундук, видимо, с нарядами. За безопасность мисс Порци в поездке, как и всегда, отвечали Момми Мэри и старый кучер Джим.
Порци крикнула Джиму, чтобы остановил коляску, едва усадьба скрылась за холмом. Было уже совсем темно. Момми Мэри помогла мисс Порци открыть сундук. Среди кружев и оборок что-то зашевелилось, и из сундука вылез Редьярд Маккалистер собственной персоной.
- Ступайте в ту сторону. – Порци махнула рукой за хлопковое поле. – Там станция Джонсборо. Через двадцать минут проходит поезд на Атланту. Там вас никто не будет искать.
Сказав это, она двинулась к коляске, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
- Зачем вы это сделали? Решили почувствовать себя героиней Теккерея, которая спрятала любимого человека под кринолином? Но я вам не любимый человек, а вы, к тому же, не жалуете Теккерея, потому что он не джентльмен...
- Вам не понять, зачем я это сделала. Уж поверьте, не было мне никакой радости торчать посреди амбара, с вами под юбкой. Я это сделала, чтобы уберечь моих друзей от неблаговидного поступка, который бы бросил тень на всех нас, конфедератов! Уходите, мистер Янки. И знайте, теперь вы встретитесь с ними в бою, и посмотрим – кто кого!
- Послушайте, мисс Кольхаун, я понимаю, все ваше воспитание, все устои вашей жизни, твердят вам, что мы не можем быть правы... Но вдумайтесь, это ведь хорошо... когда все будут свободны.. равны... Негры смогут жить всюду, как все мы – в Нью Йорке.. в Филадельфиии... свободные люди в свободной стране...
И тут... тут она расхохоталась ему в лицо. В этом смехе было такое сочное южное презрение, такой аристократический яд, что Редди отшатнулся.
- Вы, северяне! Что вы знаете о том, как надо обращаться с неграми? Что вы вообще о них знаете? Да, они придут в вашу Филадельфию, в ваш Нью Йорк... и они сядут вам на шею! Прощайте, станция – там!
С этими словами мисс Кольхаун села в коляску, крикнула Джиму погонять и укатила из его жизни навсегда.
Война очень скоро перестала быть веселым пикником. Почти каждый поезд привозил списки убитых, Атланта превратилась в одну большую военную мастерскую. Маленькая загадка о пропавшем учителе-янки забылась, как не было ее. Не до того стало.
***
Редьярд Маккалистер, инженер-строитель, подъезжал к знакомому холму. Он волновался, что будет там, за холмом? Пепелище? Нарезанные на делянки поля?
Но пейзаж был прежним. Видимо, хозяева «Персикового Кизила» - да, именно так, он теперь как-то сразу вспомнил, называлась усадьба Большого Па - уцелели в этой многолетней мясорубке. А вот и ворота... И дом виднеется, даже, похоже, свежепокрашенный. Что ж, мистер Маккалистер был искренне рад. Хотя по-прежнему задавал себе вопрос: зачем она сделала это? Она, настоящая дочь этой южной неги, этих бескрайних хлопковых полей? Неужели единственно для того, чтобы уберечь от неблаговидного поступка своего жениха.. Как его звали-то? Забыл...
У самых ворот Маккалистер придержал коня в сомнении. А, может, заехать? Но он представил себе, что этой семье наверняка пришлось пережить за последние годы. «Она меня и раньше-то не жаловала, а теперь, верно, и вовсе ненавидит» - подумал он и... проехал мимо.
***
Миссис Чарльз Николс, давно уже известная в своей семье как Большая Ма, стояла у окна гостиной и рассеянно следила за всадником, топтавшимся у их ворот. Но он проехал мимо.
«Интересно, кто таков» - подумала она, тут же забыла о нем, позвонила в колокольчик и велела закладывать коляску.
Сверху, щебеча, спускались две ее дочери: Мелани, восемнадцати лет, и совсем еще юная, пятнадцатилетняя Одиль.
- Ма, ма! Нам уже пора! – они были слегка возбуждены. Ничего удивительного – все ехали к О'Гири, на оглашение помолвки Мелани с сыном О'Гири, Дастином. Конечно, - думала миссис Николс, - по прошлым временам это мезальянс, О'Гири – выходцы с севера. Но времена изменились, а дочерей по-прежнему надо выдавать замуж.
Мистер Николс и младший сын Николсов, Стен, уже отправились к О'Гири верхом.
Девушки, болтая о чем-то своем, садились в коляску.
- А что, Ма, - вдруг сказала старшая, - правда же хорошо, что эта дурацкая мода на кринолины отошла в прошлое! Тогда пришлось бы закладывать три коляски – по одной на каждую из нас.
И Мелани кокетливо повертела турнюром. Миссис Николс, наверное, полагалось нахмуриться и призвать дочь к поведению истинной леди, но она промолчала. Потому что задумалась. Она вспомнила ту давнюю историю, когда она спрятала под кринолином наглого янки...
Коляска неторопливо катилась по дороге. Миссис Николс оглядывала бесконечные поля хлопка и вспоминала.. нет, не ту глупую историю.. Она вспоминала то, что произошло потом: войну.. и еще раз войну.. голод... смерть Большого Па... она вспоминала, как горел хлопок, подожженный то ли неграми, то ли северянами, а то ли и вовсе – конфедератами... гибель братьев... и опять голод. Она вспоминала, как болели плечи от сумки, в которую она собирала хлопок. Рабы разбежались, а жирная домашняя челядь отказалась выходить на поля...и снова горел хлопок...и голод... У нас есть только южное чванство, вы говорите? Нет, это не чванство, это гордость. Нас растоптали, но мы выстояли.
Она понимала, что глупо судить семнадцатилетнюю наивную девчонку с точки зрения почти сорокалетней женщины, прошедшей через все эти испытания. Но она вновь и вновь спрашивала себя: «Если бы я знала тогда, что ждет мою землю, мою семью и меня саму... сделала бы я хоть что-нибудь, чтобы спасти янки от экзекуции?» Она спрашивала себя вновь и вновь. И не могла ответить.
Примерно через час погоня вернулась ни с чем. Мужчины застали Порци уже переодетой в дорожное платье, тоже с кринолином, но поскромнее. На вопрос Чарльза, куда она собралась, Порци удивленно вскинула не него глаза:
- Разве Вы забыли, дорогой? Я условилась с тетушкой Салли, что приеду к ней на сегодня-завтра. Она обещала мне какую-то исключительную кружевную фату!
Чарльз, конечно же, совершенно не помнил ни о тетушке Салли, ни о предполагавшемся визите, но уточнять ничего не стал. К тетушке, так к тетушке, - подумал он и, слегка разочарованно, откланялся. Прочие джентльмены тоже быстро разъехались. Никто из них не удивился, что мисс Кольхаун, уезжая всего на один день, взяла с собой большой сундук, видимо, с нарядами. За безопасность мисс Порци в поездке, как и всегда, отвечали Момми Мэри и старый кучер Джим.
Порци крикнула Джиму, чтобы остановил коляску, едва усадьба скрылась за холмом. Было уже совсем темно. Момми Мэри помогла мисс Порци открыть сундук. Среди кружев и оборок что-то зашевелилось, и из сундука вылез Редьярд Маккалистер собственной персоной.
- Ступайте в ту сторону. – Порци махнула рукой за хлопковое поле. – Там станция Джонсборо. Через двадцать минут проходит поезд на Атланту. Там вас никто не будет искать.
Сказав это, она двинулась к коляске, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
- Зачем вы это сделали? Решили почувствовать себя героиней Теккерея, которая спрятала любимого человека под кринолином? Но я вам не любимый человек, а вы, к тому же, не жалуете Теккерея, потому что он не джентльмен...
- Вам не понять, зачем я это сделала. Уж поверьте, не было мне никакой радости торчать посреди амбара, с вами под юбкой. Я это сделала, чтобы уберечь моих друзей от неблаговидного поступка, который бы бросил тень на всех нас, конфедератов! Уходите, мистер Янки. И знайте, теперь вы встретитесь с ними в бою, и посмотрим – кто кого!
- Послушайте, мисс Кольхаун, я понимаю, все ваше воспитание, все устои вашей жизни, твердят вам, что мы не можем быть правы... Но вдумайтесь, это ведь хорошо... когда все будут свободны.. равны... Негры смогут жить всюду, как все мы – в Нью Йорке.. в Филадельфиии... свободные люди в свободной стране...
И тут... тут она расхохоталась ему в лицо. В этом смехе было такое сочное южное презрение, такой аристократический яд, что Редди отшатнулся.
- Вы, северяне! Что вы знаете о том, как надо обращаться с неграми? Что вы вообще о них знаете? Да, они придут в вашу Филадельфию, в ваш Нью Йорк... и они сядут вам на шею! Прощайте, станция – там!
С этими словами мисс Кольхаун села в коляску, крикнула Джиму погонять и укатила из его жизни навсегда.
Война очень скоро перестала быть веселым пикником. Почти каждый поезд привозил списки убитых, Атланта превратилась в одну большую военную мастерскую. Маленькая загадка о пропавшем учителе-янки забылась, как не было ее. Не до того стало.
***
Редьярд Маккалистер, инженер-строитель, подъезжал к знакомому холму. Он волновался, что будет там, за холмом? Пепелище? Нарезанные на делянки поля?
Но пейзаж был прежним. Видимо, хозяева «Персикового Кизила» - да, именно так, он теперь как-то сразу вспомнил, называлась усадьба Большого Па - уцелели в этой многолетней мясорубке. А вот и ворота... И дом виднеется, даже, похоже, свежепокрашенный. Что ж, мистер Маккалистер был искренне рад. Хотя по-прежнему задавал себе вопрос: зачем она сделала это? Она, настоящая дочь этой южной неги, этих бескрайних хлопковых полей? Неужели единственно для того, чтобы уберечь от неблаговидного поступка своего жениха.. Как его звали-то? Забыл...
У самых ворот Маккалистер придержал коня в сомнении. А, может, заехать? Но он представил себе, что этой семье наверняка пришлось пережить за последние годы. «Она меня и раньше-то не жаловала, а теперь, верно, и вовсе ненавидит» - подумал он и... проехал мимо.
***
Миссис Чарльз Николс, давно уже известная в своей семье как Большая Ма, стояла у окна гостиной и рассеянно следила за всадником, топтавшимся у их ворот. Но он проехал мимо.
«Интересно, кто таков» - подумала она, тут же забыла о нем, позвонила в колокольчик и велела закладывать коляску.
Сверху, щебеча, спускались две ее дочери: Мелани, восемнадцати лет, и совсем еще юная, пятнадцатилетняя Одиль.
- Ма, ма! Нам уже пора! – они были слегка возбуждены. Ничего удивительного – все ехали к О'Гири, на оглашение помолвки Мелани с сыном О'Гири, Дастином. Конечно, - думала миссис Николс, - по прошлым временам это мезальянс, О'Гири – выходцы с севера. Но времена изменились, а дочерей по-прежнему надо выдавать замуж.
Мистер Николс и младший сын Николсов, Стен, уже отправились к О'Гири верхом.
Девушки, болтая о чем-то своем, садились в коляску.
- А что, Ма, - вдруг сказала старшая, - правда же хорошо, что эта дурацкая мода на кринолины отошла в прошлое! Тогда пришлось бы закладывать три коляски – по одной на каждую из нас.
И Мелани кокетливо повертела турнюром. Миссис Николс, наверное, полагалось нахмуриться и призвать дочь к поведению истинной леди, но она промолчала. Потому что задумалась. Она вспомнила ту давнюю историю, когда она спрятала под кринолином наглого янки...
Коляска неторопливо катилась по дороге. Миссис Николс оглядывала бесконечные поля хлопка и вспоминала.. нет, не ту глупую историю.. Она вспоминала то, что произошло потом: войну.. и еще раз войну.. голод... смерть Большого Па... она вспоминала, как горел хлопок, подожженный то ли неграми, то ли северянами, а то ли и вовсе – конфедератами... гибель братьев... и опять голод. Она вспоминала, как болели плечи от сумки, в которую она собирала хлопок. Рабы разбежались, а жирная домашняя челядь отказалась выходить на поля...и снова горел хлопок...и голод... У нас есть только южное чванство, вы говорите? Нет, это не чванство, это гордость. Нас растоптали, но мы выстояли.
Она понимала, что глупо судить семнадцатилетнюю наивную девчонку с точки зрения почти сорокалетней женщины, прошедшей через все эти испытания. Но она вновь и вновь спрашивала себя: «Если бы я знала тогда, что ждет мою землю, мою семью и меня саму... сделала бы я хоть что-нибудь, чтобы спасти янки от экзекуции?» Она спрашивала себя вновь и вновь. И не могла ответить.
