kisochka_yu (
kisochka_yu) wrote2007-02-01 12:48 am
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Монологи о любви. 8 Ждите ответа.
В ту весну я очень боялась вечеров. Сидела тихонько на кухне и знала, что скоро постучат в окно: мы на первом этаже жили. И я пойду на прогулку.
С Сашей я познакомилась, когда он уже развелся со своей Таней. Саша был другом моего мужа, а Таня после развода из компании исчезла, как не было ее вовсе. Очень странная ситуация для крошечного городка, где все друг друга знают. Как бы то ни было, я Таню никогда не видела. Только несколько раз друзья моего мужа, знакомясь со мной, замирали и говорили – надо же, как на Татьяну похожа. Я отмахивалась, не верила – как я могу быть на кого-то похожа, я же уникальна! Смеялась.
Я Сашу очень любила. Он смешной был – грубоватый и резкий, может, даже хамоватый немножко. Меня он называл очень ласково – заразой. Прочих женщин именовал куда хуже. Умница был огромный и матерщинник – тоже великий. Был известен тем, что даже от числительного умел произвести матерное слово.
А вот с личной жизнью, с Таней, все как-то негладко, заусенисто было. Я-то про их супружество все только по рассказам знаю... Он любил ее очень. Ну, по-своему, конечно. И все было поначалу неплохо, но как-то потом вкривь-вкось поехало: недоношенная беременность, депрессия, все не так. Словом, выгнала она его. Осталась одна в их однокомнатной квартире, Саша снял комнату. Жили в соседних домах – городок-то маленький, куда деваться. Жили, но практически не виделись. Потом она из Института ушла, в какую-то торговую фирму устроилась, жила, не бедствовала. По-прежнему одна. И он один.
Саша со мной часто о Тане говорил. Вернее, разговором это трудно было назвать. Монолог скорее. Вопросы задавал: ну почему же так все получилось, и чего этой заразе не хватало. Я больше молчала – в чужое недотлевшее лучше с советами и суждениями не влезать. А то, что оно не то что не дотлело, а даже и не дополыхало, было видно.
Знаю точно, что ни с кем он больше об этом не говорил – компания-то у нас мужская, такие монологи не приняты. И еще... было у меня чувство, что однажды Саша соберется с духом и пойдет к Тане, и сам ей все вопросы задаст. А там – чем черт не шутит, меняются же люди, может и получится склеить то, что сами когда-то развалили. Ему, впрочем, я этого никогда не говорила. Но за всеми его словами-вопросами такую надежду чувствовала.
А той весной – да какой весной – март подмосковный, дрянь, слякоть, Таня покончила с собой. Прыгнула с верхнего общего балкона шестнадцатиэтажки. Паспорт в карман положила – и прыгнула. А на другой день в вестибюле нашего Института я наткнулась на некролог с фотографией. Так я ее впервые увидела. Мы действительно были очень похожи. Нет, ну конечно, как приглядишься, так видно, что разные, но вот на первый взгляд – одно лицо.
После Таниной смерти Саша стал часто ко мне заходить. Чуть ли не каждый вечер раздавался стук в окно, и мы шли гулять. Ненадолго – на полчаса, ну, может, минут на сорок. И он все говорил и говорил. Только надежды, что она ответит, уже не было. Не докричаться туда, и ответ не придет. А он смотрел на меня, как будто я могу ответить. И спрашивал, спрашивал – чего же ей, заразе, не хватало. А однажды сказал: «А ведь я ей ничего не простил». И как-то так он это страшно казал, что ясно стало – не выпутаться ему из этих вопросов вовек, так и погибать в этой любви.
И еще... однажды, когда он говорил со мной, я поняла, что не со мной,а с Таней он говорит. Наше дурацкое внешнее сходство ему все мысли путало. Он не ко мне обращался - Боже мой, да он меня даже и не видел - он у нее ответа пытался добиться! Когда поняла - таким холодом меня обдало, таким льдом по всему телу приложило... Это было как заблудиться в кошмаре, да ладно бы в своем, а то в чужом, незнакомом.
Я боялась этих прогулок. Ненавидела и презирала себя за этот страх, но боялась очень. Но и отказаться не могла или спрятаться: тогда бы вообще уважение к себе потеряла. Да и длились они не сказать, чтобы очень долго – месяца два, потом реже стали, потом совсем на нет сошли. Я надеялась, хоть сама себе и не верила, что Саша немного успокоился. И с вопросами туда, откуда ответа нет, уже не стремится. Но где-то в душе знала, что он просто в руки себя взял. Решил, что хватит.
Через год он умер – рак желудка, сгорел за несколько месяцев. Все-таки увела она его за собой.
С Сашей я познакомилась, когда он уже развелся со своей Таней. Саша был другом моего мужа, а Таня после развода из компании исчезла, как не было ее вовсе. Очень странная ситуация для крошечного городка, где все друг друга знают. Как бы то ни было, я Таню никогда не видела. Только несколько раз друзья моего мужа, знакомясь со мной, замирали и говорили – надо же, как на Татьяну похожа. Я отмахивалась, не верила – как я могу быть на кого-то похожа, я же уникальна! Смеялась.
Я Сашу очень любила. Он смешной был – грубоватый и резкий, может, даже хамоватый немножко. Меня он называл очень ласково – заразой. Прочих женщин именовал куда хуже. Умница был огромный и матерщинник – тоже великий. Был известен тем, что даже от числительного умел произвести матерное слово.
А вот с личной жизнью, с Таней, все как-то негладко, заусенисто было. Я-то про их супружество все только по рассказам знаю... Он любил ее очень. Ну, по-своему, конечно. И все было поначалу неплохо, но как-то потом вкривь-вкось поехало: недоношенная беременность, депрессия, все не так. Словом, выгнала она его. Осталась одна в их однокомнатной квартире, Саша снял комнату. Жили в соседних домах – городок-то маленький, куда деваться. Жили, но практически не виделись. Потом она из Института ушла, в какую-то торговую фирму устроилась, жила, не бедствовала. По-прежнему одна. И он один.
Саша со мной часто о Тане говорил. Вернее, разговором это трудно было назвать. Монолог скорее. Вопросы задавал: ну почему же так все получилось, и чего этой заразе не хватало. Я больше молчала – в чужое недотлевшее лучше с советами и суждениями не влезать. А то, что оно не то что не дотлело, а даже и не дополыхало, было видно.
Знаю точно, что ни с кем он больше об этом не говорил – компания-то у нас мужская, такие монологи не приняты. И еще... было у меня чувство, что однажды Саша соберется с духом и пойдет к Тане, и сам ей все вопросы задаст. А там – чем черт не шутит, меняются же люди, может и получится склеить то, что сами когда-то развалили. Ему, впрочем, я этого никогда не говорила. Но за всеми его словами-вопросами такую надежду чувствовала.
А той весной – да какой весной – март подмосковный, дрянь, слякоть, Таня покончила с собой. Прыгнула с верхнего общего балкона шестнадцатиэтажки. Паспорт в карман положила – и прыгнула. А на другой день в вестибюле нашего Института я наткнулась на некролог с фотографией. Так я ее впервые увидела. Мы действительно были очень похожи. Нет, ну конечно, как приглядишься, так видно, что разные, но вот на первый взгляд – одно лицо.
После Таниной смерти Саша стал часто ко мне заходить. Чуть ли не каждый вечер раздавался стук в окно, и мы шли гулять. Ненадолго – на полчаса, ну, может, минут на сорок. И он все говорил и говорил. Только надежды, что она ответит, уже не было. Не докричаться туда, и ответ не придет. А он смотрел на меня, как будто я могу ответить. И спрашивал, спрашивал – чего же ей, заразе, не хватало. А однажды сказал: «А ведь я ей ничего не простил». И как-то так он это страшно казал, что ясно стало – не выпутаться ему из этих вопросов вовек, так и погибать в этой любви.
И еще... однажды, когда он говорил со мной, я поняла, что не со мной,а с Таней он говорит. Наше дурацкое внешнее сходство ему все мысли путало. Он не ко мне обращался - Боже мой, да он меня даже и не видел - он у нее ответа пытался добиться! Когда поняла - таким холодом меня обдало, таким льдом по всему телу приложило... Это было как заблудиться в кошмаре, да ладно бы в своем, а то в чужом, незнакомом.
Я боялась этих прогулок. Ненавидела и презирала себя за этот страх, но боялась очень. Но и отказаться не могла или спрятаться: тогда бы вообще уважение к себе потеряла. Да и длились они не сказать, чтобы очень долго – месяца два, потом реже стали, потом совсем на нет сошли. Я надеялась, хоть сама себе и не верила, что Саша немного успокоился. И с вопросами туда, откуда ответа нет, уже не стремится. Но где-то в душе знала, что он просто в руки себя взял. Решил, что хватит.
Через год он умер – рак желудка, сгорел за несколько месяцев. Все-таки увела она его за собой.